Основные направления политико - правовой мысли в древнем Китае

Так, если совершенномудрый, управляя государством, устанавливает законы, исходя из обычаев народа, он добивается порядка в царстве, при обследовании дел государства он уделяет внимание основному, и тогда все идет, как полагается. Когда же устанавливаются без учета обычаев, а при обследовании не уделяется внимания основному, то, хотя законы и будут установлены, люди перестанут подчиняться, возникнет много трудностей и не удастся ничего достигнуть.
Доктрина легизма, даже в некотором противоречии с предыдущими положениями, обосновывала и самостоятельную ценность закона в государстве. Роль закона в сохранении и возвеличивании государства даже более значима, чем роль правителя, хотя наличие законов без деятельного правителя также бесполезно. Поэтому всемерное возвеличивание закона – «путь, благодаря которому можно стать правителем». И сам правитель во всех делах, особенно в награждениях и в наказаниях, должен следовать закону.
В доктрине появились и некоторые качественные требовании законности. Закон должен быть ясным, писаным, доступным пониманию народа и строго исполняемым. Его текст должен храниться в центре управления. Даже чиновников следует назначать сообразно их знанию закона. За извращение текста закона полагается смертная казнь.
«Закон и предписания – жизнь народа и основа управления страной, они оберегают народ... Не следует создавать законы, доступные лишь умным, ибо не все умны: не следует создавать законы, доступные лишь мудрым, ибо не все люди мудры».
Особая значимость закона в государстве еще и в том, что правление с помощью закона гарантирует целостность государства, тогда как правление при помощи чиновников и прочих «доверительных» методов ведет страну к расчленению.
С мотивом сохранения государства от расчленения и гибели связывается еще один постулат государственного правления, составивший едва ли не самое очевидное новшество легизма и повлиявший на государственную и правовую практику, – полезность жесткого управления страной. Обосновывая это, легизм полностью дискредитировал политическую этику конфуцианства. Менялось и представление о социально-психологическом облике управляемого народа: легизм пессимистически смотрел на стремления людей, на возможность добродетели в народе и т.п.
Поэтому возникает многократно детализированное размышление о том, что если управлять страной при помощи добродетельных приемов, то страна развалится и государство падет, что если правитель раздает награды и наказания поровну, то такое государство недолговечно, а в великом государстве на девять наказаний приходится одна награда. Следует подходить к народу как потенциально порочному (а не как добродетельному, как призывало конфуцианство), и править должно при помощи возможно больших наказаний – тогда, в частности, станет меньше и преступников.
И (совсем неожиданный поворот рассуждения) такая жесткая государственная деятельность – путь к воцарению добродетели: добродетель ведет свое происхождение от наказания. Извечная религиозно-политическая ценность не утеряна, но прежняя основа поставлена как результат политики.
Таким образом, если сурово карать за тяжкие преступления и легко за мелкие проступки, возрастет число наказаний, появятся неурядицы, и государство будет расчленено. Наказание порождает силу, сила – могущество, могущество – величие, вселяющее трепет, а величие, вселяющее трепет, – доброту. Доброта исходит от силы.
Если управлять людьми как добродетельными, они будут любить своих близких; если же, как порочными, люди полюбят эти порядки. Когда проступки скрываются – народ победил закон, когда же преступления строго наказываются – закон победил народ.
Строгая законность и жесткая государственная деятельность имеют еще и практическую ценность: так в стране становится меньше преступлений и преступников: «Там, где людей карают за мелкие проступки, они исчезают, а тяжким неоткуда взяться». Этой цели должна служить и детализация законов, ибо, чем больше законов, тем больше «полезных» наказаний. Слабость политического режима ведет к хаосу и смуте в государстве.
Здесь уже вполне очевидно: легизм сотворил (подчиняясь государственному прагматизму и сконструированным им мнимым государственным ценностям) безусловно, иллюзорную картину возникновения правонарушений в обществе: чем строже наказания, тем меньше будет и преступлений. Однако, как можно будет видеть, эта ложная конструкция станет одним из почти вечных мотивов в политических рассуждениях последующего, и не только в криминологическом аспекте.
Стремление к активной властной деятельности и в то же время желание к сдержанности правления, обращение к народному доверию и упование на единовластие, законность и наказание как главный метод обеспечения блага в стране – как видно, доктрина легизма не была последовательным учением. Единственная последовательная линия – отрицание конфуцианских ценностей.
Призывы к добродетели в конфуцианском стиле – пустая болтовня. Легисты считали, что конфуцианцы – паразиты, сидящие на шее у народа. Выход только один: государство должно ликвидировать распущенность, провести унификацию, т. е. установить единообразие в мыслях и в действиях, уравнять всех подданных перед властью, полностью подчинить ей родовые, общинные, семейные связи и отношения. Если этого не сделать, развращенный народ подомнет под себя государство, и оно погибнет.
«Порядок в государстве достигается тремя путями: законом, доверием, властью. Закон – это то, чего сообща придерживаются правитель и сановники. Доверие – то, что сообща устанавливают правитель и сановники. Власть – это то, чем распоряжается лишь один правитель...
Когда есть закон, люди спокойны на своих местах. Когда правитель ведет перемены, дела приходят в порядок. Государство стремится сохранить покой, государь – держать власть в руках и привилегии. Поэтому для правителя важно, чтобы было много изменений, для государства – чтобы было мало перемен».
Таким образом, легизм практически полностью противостоит конфуцианству. Шан Ян, обосновывая свое учение, стремился утвердить принцип нового «достойного правления», основанном на приоритете закона и строгой власти правителя.

6. Сюнь-цзы: о соотношении конфуцианства и легизма.
Сюнь-цзы (313-238 гг. до н. э.) – последний крупный конфуцианец эпохи Чжоу – по существу пришедший к выводу, что между легизмом и конфуцианством нет серьезных противоречий, что они прекрасно дополняют друг друга и их следует синтезировать.
Сюнь-цзы считал, что человек по природе своей порочен. Ему свойственны стремления к распутству, злобе, зависти, жестокости. Чтобы сделать человека пригодным для жизни в обществе, он одобрил метод наград и наказаний, типичный для легистов, но предложил сочетать его с воспитательными мерами.
«Если не воспитывать людей, а наказывать, то наказаний будет много, а порок не будет искоренен; если только воспитывать, но не наказывать, порочные останутся безнаказанными».
С IV в. до н. э. легизм торжествует в китайской государственной практике. Принуждение и наказание стали обычным явлением. Политическая система основывалась на строго централизованном аппарате управления. Всякое стремление к самостоятельности, попытки избежать унификации рассматривались как покушение на прерогативы власти.
Экономической основой всесилия бюрократии, восточной деспотии был так называемый «азиатский способ производства». В нем власть и собственность принадлежали государству. В Китае эти черты проявились особенно ярко. Отсутствие сословий с четким делением функций между ними уравнивало всех перед государством. Главным становилось деление на тех, кто правит, и тех, кем правят.
Легизм содействовал внедрению деспотии. Это особенно ярко проявилось в короткий период правления династии Цинь во второй половине III в. до н. э.
Четвертый правитель этой династии Шихуанди объявил войну исторической традиции и наследию Конфуция. По его распоряжению сжигались исторические повествования и труды классиков конфуцианства. Династия Цинь царствовала недолго. На смену ей пришла династия Хань. Поскольку легизм сильно скомпрометировал себя в эпоху Шихуанди, ханьские императоры вновь обратились к авторитету конфуцианства, выдвинув его на первый план и превратив в официальную идеологию. На деле это был синтез легизма и конфуцианства, характерный для поздних представителей конфуцианской мысли. Смысл этого синтеза сводился к тому, чтобы использовать авторитет традиций для укрепления нового государства.
Ритуал (ли) вновь признавался как основное средство регулирования общественной жизни, главный нормативный материал. Правила ритуала систематизировались и канонизировались. Наибольший авторитет приобрел их свод – Ли цзи. Но помимо этого существовали законы, неотделимые от наказаний. Они вступали в силу тогда, когда этические нормы не соблюдались. Наказания в Китае, как и во всем мире, чаще всего применялись к простолюдинам. В Ли цзи с откровенностью, свойственной древним источникам, сформулирован обычай: для верхов – ритуал (ли), для низов – наказания.
Конфуцианство заняло господствующее положение при императоре У-ди (140-87 гг до н. э.). Династия Хань правила с 206 г. до н. э. до 220 г. н. э. После нее в приверженности властей к учению Конфуция наблюдались «приливы» и «отливы», но до провозглашения Китайской Народной Республики в 1949 г. конфуцианство доминировало в общественном сознании великой азиатской страны.
Тем не менее, некоторые течения общественной мысли, зародившиеся ещё в глубокой древности, переживают и сегодня своеобразное возрождение. Так, в Китае в последние годы вновь получило официальное признание конфуцианство.

Заключение
Делая вывод всему вышеизложенному, следует отметить, что, Китай – это страна, в которой как нигде более судьбы отдельных семей неразрывно связаны с историей родного края. Конечно, сохранение до наших дней прямых потомков великого философа Конфуция – явление, возможно, уникальное даже в условиях Китая. Фактом, однако, является то, что десятки миллионов китайцев, на протяжении многих поколений живущие за пределами мест, знают родину предков и свято почитают традиции своей страны.
Основными политико-правовыми направлениями в Древнем Китае были конфуцианство, даосизм, моизм и легизм.
Конфуцианство было основано на традиционализме, привнесении добродетели в общегосударственное устройство и народности правителя (доктрина совершенного мужа).
Идеал даосизма – уход от людей и общества, отшельничество. Данное учение было пронизано идеей анархизма, согласно его представлениям, государство – искусственная структура, оно осуждается также, как богатство и знатность.
Моизм отрицал замещение государственных должностей по принципу происхождения и родства идеальной организацией власти. Моисты считали идеальным государство с мудрым правителем во главе и отлаженной исполнительской службой.
Кардинально отличную в своих предписаниях, но содержательно оставшуюся в пределах государственных тем конфуцианства концепцию политической деятельности представляет учение легизма («законничества»).
Указанные теории и концепции, безусловно, не исчерпывают всего многообразия подходов, существовавших в Китае. И, тем не менее, документы и памятники литературы, дошедшие до нас, позволяют проследить формирование политических и правовых идей на самых ранних этапах становления классового общества, а некоторые идеи переживают и сегодня своеобразное возрождение.


Список используемой литературы:
Гельбрас, В.Г. Китай: возрождение национальной идеи // Полития. – 2003. – №2(29). – С. 80-90.
Желтов, В.В. История политических и правых учений: Учебное пособие. – Кемерово: Кузбассвузиздат, 2002. – 532 с.
История политических и правовых учений: Учебник для вузов / Под общ. ред. проф. О.В. Мартышина. – М.: Норма, 2006. – 912 с.
История политических учений / Под ред. проф. О.М. Мартышина. – М.: Юрист, 1994. – 132 с.
История политических и правовых учений: Учебник для вузов / Под общ. ред. акад. РАН, д. ю. н., проф. В.С. Нерсесянца. – 3-е изд., стереотип. – М.: Издательство НОРМА (Издательская группа НОРМА – ИНФА М), 2002. – 736 с.
История политических и правовых учений: Учебник для вузов / Под ред. О.Э. Лейста. – М.: Зерцало, 2000. – 688 с.
Омельченко, О.А. история политических и правовых учений (История учений о государстве и праве) : учебник для вузов / О.А. Омельченко. – М.: Эксмо, 2006. – 576 с.
Почагина, О. Китай, китайская цивилизация и мир // Проблемы Дальнего Востока. – 1997. – № 6. – С. 135-143.
Пронская, Е. Китай: древнейшая цивилизация нашла своё место в современном мире // Человек и труд. – 2001. – №4. – С. 26-29.
Халин, К.Е. История политических и правовых учений: Учебник. – М.: ТК Велби, Кно Рус, 2004. – 160 с.
Омельченко, О.А. история политических и правовых учений (История учений о государстве и праве) : учебник для вузов / О.А. Омельченко. – М.: Эксмо, 2006. – С. 43.
Халин, К.Е. История политических и правовых учений: Учебник. – М.: ТК Велби, Кно Рус, 2004. – С. 15.
История политических и правовых учений: Учебник для вузов / Под общ. ред. проф. О.В. Мартышина. – М.: Норма, 2006. – С. 34.
Почагина, О. Китай, китайская цивилизация и мир // Проблемы Дальнего Востока. – 1997. – № 6. – С. 135.
Омельченко, О.А. история политических и правовых учений (История учений о государстве и праве) : учебник для вузов / О.А. Омельченко. – М.: Эксмо, 2006. – С. 44.
Гельбрас, В.Г. Китай: возрождение национальной идеи // Полития. – 2003. – №2(29). – С. 81.
История политических учений / Под ред. проф. О.М. Мартышина. – М.: Юрист, 1994. – С. 29.
История политических и правовых учений: Учебник для вузов / Под ред. О.Э. Лейста. – М.: Зерцало, 2000. – С. 30
История политических учений / Под ред. проф. О.М. Мартышина. – М.: Юрист, 1994. – С. 31.
История политических и правовых учений: Учебник для вузов / Под общ. ред. проф. О.В. Мартышина. – М.: Норма, 2006. – С. 38.
Омельченко, О.А. история политических и правовых учений (История учений о государстве и праве) : учебник для вузов / О.А. Омельченко. – М.: Эксмо, 2006. – С. 49.
Там же.
Омельченко, О.А. история политических и правовых учений (История учений о государстве и праве) : учебник для вузов / О.А. Омельченко. – М.: Эксмо, 2006. – С. 52.
Желтов, В.В. История политических и правых учений: Учебное пособие. – Кемерово: Кузбассвузиздат, 2002. – С.22.
История политических и правовых учений: Учебник для вузов / Под общ. ред. проф. О.В. Мартышина. – М.: Норма, 2006. – С. 40.
История политических учений / Под ред. проф. О.М. Мартышина. – М.: Юрист, 1994. – С.34.




25