Концепция теории Филафея: Москва - Третий Рим.

Новый царствующий дом не был, в отличие от Рюриковичей, связан с удельными, местными традициями Московской Руси. Романовы с самого начала утверждались как общерусские православные государи, именно православие было тем знаменем, под которым шла война с польскими оккупантами, вознесшая к власти Михаила Федоровича и его отца — патриарха Филарета. Превращение России в центр Православного мира становится сознательной политикой Русского Царства. Визиты Восточных патриархов следуют один за другим. Если в конце XVI века власть Московских Царей над восточными православными воспринималась скорее как покровительство, то в середине XVII века, особенно с воцарения Алексея Михайловича, начинают все громче и громче раздаваться голоса о скором походе русского царя в завоеванные турками Византийские земли и о грядущем их освобождении от «агарянского ига». Для самого Алексея Михайловича поход на турок был мечтой, так и не реализовавшейся из-за непрестанных войн против Швеции и Польши, в которых отстаивались прагматические интересы России… «Со времен моих дедов и отцов, — говорил царь, — к нам не перестают приходить патриархи, монахи и бедняки, стеная от обид, злобы и притеснения своих поработителей, гонимые великой нуждой и жестокими утеснениями. Посему я боюсь, что Всевышний взыщет с меня за них, и я принял на себя обязательство, что, если Богу будет угодно, я принесу в жертву свое войско, казну и даже кровь свою для их избавления». Эти планы царя находили самую горячую поддержку у греков, рассчитывавших, что Византия восстановится под русским скипетром не только как идеальная, но и как актуальная политическая реальность. «Пресвята Троица да умножит вас превыше всех царей, — говорил в 1649 году патриарх Иерусалимский Паисий, — благополучно сподобит вас восприяти престол великого царя Константина — прадеда вашего, да освободит народ благочестивых и православных христиан от нечестивых рук... да будеши новый Моисей, да освободиши нас от пленения, якоже он освободил сынов израилевых от фараоновых рук».
Пока до войны дело не доходило активизировались попытки религиозного и культурного объединения русских и греков. В Российском Царстве предпринимаются титанические усилия по психологическому сближения православных народов, формированию в них ощущения своего единого христианского гражданства под властью единого Царя. В сознание русских, дотоле воспитывавшихся на мысли о том, что «русская земля благочестием всех одоле» и что вера у греков «испроказилась», начинает входить через такие памятники, как «Книга о Вере», понимание того, что «святая восточная в грецех обретенная церковь правым царским путем... ни направо, ни налево с пути не совращаяся к горнему Иерусалиму сыны своя препровождает... и ни в чесом установления Спасителя своего и блаженных Его учеников, и святых отец предания, и седьми Вселенских Соборов, Духом Святым собранных устав не нарушает, ни отменяет, ни в малейшей части не отступает... аще телесную чувственную, от телесного и чувственного врага неволю терпит, но веру истинную и совесть свою чисту и нескверну... сохраняет. Ничестожь бо турци от веры и от церковных чинов отымают, точию дань грошовую от греков приемлют... И якоже люди Божии, егда в работе египетстей были, веры не отпадоша, и первые христиане в триста лет в тяжкой неволе будучи, веры не погубиша; тем же образом и нынешнее время в неволе турецкой христиане веру православную целу соблюдают... да заградятся всякая уста глаголющих неправду... на смиренных греков... Русийскому народу патриарха вселенского, архиепископа Константинопольского, слушати и ему подлежати и повиноватися…».
В Москву начинают приглашаться иконописцы, книжные справщики, учителя греческого языка. Греческое влияние составляет мощную культурную альтернативу «западническому», прежде всего польско-католическому, популярному в кругах боярской знати. Эта альтернатива сильна своей понятностью всем, от родовитого боярина Ртищева, до сына простого мордовского крестьянина Никиты Минина, ставшего патриархом Никоном и провозгласившего, что хоть он родом и русский, но душою грек. Литургические реформы Никона, инициировавшие русский раскол станут понятны только если принимать во внимание их внешнеполитический контекст, стремление сформировать общее для всего православного мира церковное пространство, уничтожить различия в обрядах между греками и русскими и, за счет этого, укрепить и без того высокий престиж русского Православия (архидиакону Павлу Алеппскому Россия казалась страной ангелов и святых, способных выстаивать многочасовые службы в холодных церквах и соблюдать невероятно строгие на греческий взгляд посты) на Востоке. Никон посылает на Афон и в Палестину за древними греческими рукописями старца Арсения Суханова, исправляет богослужебные книги, основывает Иверский монастырь, символически воспроизводящий Афон и приглашает в него монахов с Востока, стремится превратить свое любимое детище – Новоиерусалимский монастырь в символическое и архитектурное подобие Святого Города…
Масштабный проект патриарха Никона должен был служить как бы приуготовлением к реализации политического проекта его «собинного друга» Алексея Михайловича. Но замыслы друзей разбились о серьезнейший внутриэтнический конфликт в самой России. Идеология «Третьего Рима» вошла в серьезный конфликт с более древней и влиятельной в народе религиозной идеологии «Святой Руси». Святорусский идеал делал больший аспект на внутреннем благочестии, монашеской жизни, на уходе иноков в «пустыни» — глухие леса северной Фиваиды. Носители духа святой Руси создавали своеобразное «Царство Божие на земле», Святорусское Царство, превосходящее горячностью веры и благочестием все иные народы. Ошибочно считать эту идеологию «узостью» и «филетизмом» — она была искренне и подлинно православной, как, впрочем, и вступившая с нею в невольное противоречие идеология «Третьего Рима». В этой, «византинистской» идеологии акцент переносился прежде всего на внешнеполитическое и символическое действие Русского Царства как продолжения Империи Ромеев. Государственное, Имперское и «православно-икуменическое» (то есть вселенское) начало приобрело первенствующее значение по сравнению с внутренней, национальной задачей Святой Руси.
В разгоревшемся конфликте старообрядцы выступили в качестве защитников старого идеала «Святорусского царства», впрочем сведенного в ходе борьбы к значительному упрощению. «Никониане» выступили как апологеты новых имперских задач, вытекающих из принятых на себя Русью миссии катехона. Однако и эта часть идеала оказалась сильно редуцирована и выхолощена, лишена того богатого духовного содержания, которое стремились вложить в него Никон и Алексей Михайлович. Петровская Россия идеально подходила для исполнения внешнеполитической миссии удерживающего — катехона — это была империя, которая заставляла с собой считаться Европу и мир, геополитическая сила, практически неодолимая оружием. Однако православная, церковная, духовная жизнь в петровской империи на какой-то момент, казалось, вовсе замерла. Ставший похожим на «первый Рим», облеченный в античные и классицистические формы, «Третий Рим», казалось, почти забыл собственное самоназвание. Лишь со второй половины XVIII века начинается медленное но неуклонное возрождение духовной составляющей русской имперской идеи. В православной среде углубляется понимание и мистического места России в мире, и духовного задания, данного последней Империи. Но одновременно сама эта православная среда стремительно сокращается под влиянием торжествующего революционного безверия, в итоге приведшего к катастрофе всего православного строя русской жизни.
Но оказалось, что идея «Третьего Рима» не умерла даже тогда, когда православие в России казалось находящимся в предсмертном издыхании. Идея мессианского и эсхатологического призвания России и русских оказалась к тому времени центральной культурной темой русской культуры. Эта тема могла обыгрываться десятками самых разных способов – от яростного отрицания мессианизма, даже своеобразного антимессианизма, утверждений, что русские — едва ли не худший, едва ли не самый неисторический народ из всех, через секулярный мессианизм коммунистов, и до возвращения к традиционному православному эсхатологическому пониманию. Разобраться — где подлинное понимание темы, а где её извращения и превращения обычно труда не составляет. Именно религиозный православный эсхатологический мессианизм «Святой Руси» и «Третьего Рима» остается подлинным центром русской культуры. Но все-таки даже самые «еретические» вариации этой основной темы вливают своей голос в общий хор. «Третий Рим» по прежнему остается призывом и загадкой, подлинным вызовом русской культуре и государственности. Вызовом, которому давался и дается мощный творческий ответ.
Заключение
Заканчивая анализ теории Филофея «Москва – Третий Рим», можно сделать следующие выводы:
Во-первых, теория «Москва — третий Рим» имеет две стороны: политическую и религиозную. Политическая состоит в признании «византийского наследства» великих московских князей, на которое они имеют право после женитьбы Ивана III на Софье Палеолог, дочери последнего византийского императора.
Во-вторых, формулировку «Москва – Третий Рим» породила религиозная стороны положения Филофея о том, что все христианские царства пришли к своему концу и слились в едином царстве российского государя, как это было представлено по пророческим книгам. Он называет это царство Ромейским. Таким образом, Россия наследует неразрушимое «Ромейское царство» в лоне которого Христианская церковь, и с которым связана история превоначального христианства. Таким образом, в религиозном плане теория «Москва — Третий Рим» развивала идею религиозного представительства, перенесения центра истинного православия из Византии в Россию.
Во-вторых, Филофей называет Василия III единственным христианским царем и «броздодержателем» московской церкви с ее кафедральным Успенским собором, которая охарактеризована как «святая, вселенская, апостольская», занявшая место римской и константинопольской.
В-третьих, эта теория дала Московской Русвозможность осмыслять себя единственным и богоизбранным, православным государством.
Теория Филофея «Москва – третий Рим» получила большое распространение, она неоднократно воспроизводилась средствами живописи, включалась в состав храмовых росписей и других эпохальных живописных и литературных произведений и была усвоена русским общественным мнением. Отдельные ее формулы воспроизведены в чине венчания Ивана IV на царство, и в этом плане вполне возможно считать ее доктриной, получившей официальное признание.
Список использованной литературы
Голубинский Е.Е. История Русской Церкви.— М.: Крутицкое патриаршее подворье, 1997. - Т.2, кн.1. – 926 с.
Карташов А.В. Судьбы Святой Руси. – Париж: Православная мысль, 1928. – 156 с.
Киселева М.С. Национальный исторический миф «Москва - Третий Рим» как идеологема древнерусских книжников. – Псков: Псковска политическая культура, 2004. – 158 с.
Кудрявцев М.П. Москва – третий Рим. – М.: Сол Систем, 1994. – 345 с.
Панарин И.Н. Доктрина Руси: «Москва – Третий Рим». – М.: Аст-Пресс, 2004. – 207 с.

Панарин И.Н. Доктрина Руси: «Москва – Третий Рим». – М., 2004. – С.20.
Панарин И.Н. Доктрина Руси: «Москва – Третий Рим». – М., 2004. – С.10.
Голубинский Е.Е. История Русской Церкви.— М., 1997. - Т.2, кн.1. – С.92.
Голубинский Е.Е. История Русской Церкви.— М., 1997. - Т.2, кн.1. – С.95.
Карташов А.В. Судьбы Святой Руси. – Париж, 1928. – С.34.
А. В. Карташов. Судьбы Святой Руси. – М., 1999. - С. 53.
Карташов А.В. Судьбы Святой Руси. – Париж, 1928. – С.33.
Карташов А.В. Судьбы Святой Руси. – Париж, 1928. – С.34.
Киселева М.С. Национальный исторический миф «Москва - Третий Рим» как идеологема древнерусских книжников. – Псков, 2004. – С.34.












2