Проблема пограничья РФ на примере Россия и Украина.

Неприятие ими «нетрадиционного» для Крыма ислама практически вышло на уровень ксенофобии. Здесь можно привести некоторые высказывания лидера крымских татар Мустафы Джемилева по отношению к тем своим соотечественникам, которые стали сторонниками нетрадиционных для Крыма течений ислама, распространенных в странах ближнего востока: «серьезную опасность для единства нашего народа, если не предпринимать соответствующих мер, могут представлять различные религиозные сектанты из числа наших соотечественников»; «органы национального самоуправления должны предпринимать активные меры по нейтрализации их пагубной деятельности, ограждению наших людей и в первую очередь нашей молодежи от влияния этих сектантов»; «если окажется, что в каких-то мечетях сил Муфтията недостаточно, чтобы противостоять этим сектантам, то такие мечети должны немедленно переходить под контроль региональных меджлисов». Все эти цитаты взяты из одной речи, произнесенной в декабре 2007 г. Они указывают на формирование конфронтационного и изоляционистского дискурса по отношению к разнообразному исламскому миру. Отношения между Духовным управлением мусульман Крыма, подконтрольного меджлису крымскотатарского народа, и Духовного управления мусульман Украины, полностью открытого остальному исламскому миру в настоящее время мало отличаются от отношений, сложившихся между Украинской православной церковью Московского патриархата и Киевским патриархатом.
Таким образом, возвращение крымских татар из мест депортации никак не способствовало раскрытию пограничного потенциала Крыма ни в культурном, ни в экономическом аспектах, а только усилило внутренние конфликты и, следовательно, и более острожное отношение внешних акторов к крымскому полуострову. Вместе с тем реальная закрытость большей части крымско-татарского сообщества по отношению к исламскому миру остается практически незаметной для основной массы населения. В общественном мнении, наоборот, господствует представление о реальной возможности проявления в среде крымских татар исламского экстремизма, внедрения в Крым через крымско-татарское сообщество фундаменталистских течений ислама. Это, в свою очередь, способствует еще большей закрытости крымского социума в целом по отношению к исламскому миру.
Дискурс единства крымско-татарского народа поддерживается за счет акцентуации внимания на дискриминации. В этом плане действительно существуют реальные проблемы. Однако дискриминационная риторика присуща всем основным национальным группам Крыма, она характерна не только для крымских татар, но и для русских и украинцев. В этом смысле крымское общество часто характеризуют как сообщество дискриминируемых. И, что самое интересное, каждая их основных этнических групп Крыма без труда находит примеры свое дискриминации. Крымские татары обращают внимание на не разрешенность земельных и культурно-языковых проблем, ксенофобию по отношению к крымским татарам, которая активно поддерживается СМИ. Русские жалуются на украинизацию и антироссийскую политику Украины. Украинцы – на практическое отсутствие украиноязычного образования и украинофобские настроения в СМИ и т. д. Данные исследования Центра Разумкова показывают, что 85% крымских татар считают, что их права обеспечены недостаточно или совсем не обеспечены, аналогичной позиции по отношению к обеспеченности прав русскоязычного населения придерживается 81% русских.
Таким образом, можно констатировать наличие у трех основных этнических групп Крыма «полемической идентичности», обладая которой группа не только отличает себя от других, но и «агрессивно» завышено себя оценивает или даже восстанавливает себя против других, приписывая им в основном негативные качества. Очевидно, что это препятствует интеграции жителей Крыма в единое сообщество, формированию общего социального капитала, способствует закрытости не только по отношению друг к другу, ни и в коммуникации с внешними акторами. Закрытость этнокультурных сообществ, дезинтеграционное состояние социального капитала обуславливает закрытость, подозрительность к внешнему миру, низкую креативность элиты, потребительские настроения («нас дискриминируют, защитите нас»).
Осознание дискриминации создает жестко классификационный мир, разделенный на «мы» и «они». Вместе с тем в исследованиях современного пограничья подчеркивается, что оно должно представлять собой зону слома жестких классификационных структур, которая должна мыслится «не как аналитически пустая транзитная зона, но как место креативного культурного производства». Конечно, как показал Ф. Барт, этнические группы конституируются границами между сообществами, но по аналогии с функциями государственной границы можно сказать, что границы между основными этнокультурными сообществами Крыма выполняют в первую очередь барьерную, а не контактную функцию.
Примером закрытости крымского социума является практически полное отсутствие активного социального и культурного сотрудничества с Болгарией, лежащей всего в нескольких сотнях километров от побережья Крыма, несмотря на языковую близость, общность религии, что должно было бы способствовать возможности взаимопонимания. История же свидетельствует, что моря служили гораздо меньшим препятствием для контактов. Поэтому К. Хаусхофер и указывал на то, что «морская граница – вовсе ни линия, а переходная зона сильной пульсирующей жизни, которая и здесь устремляется во вне к противоположному побережью».
Причерноморье в целом, и Крым в частности, обращенные одновременно к Евросоюзу, Восточному средиземноморью, Кавказу и России оказались слабо затронутыми трансграничным сотрудничеством. Лишь в 2006 г. начинается реализовываться проект черноморского еврорегиона и сейчас, спустя два года еще продолжается учредительная стадия, причем лидером этого движения со стороны Украины выступает Одесса, а не Крым. Показательно, что еврорегионы активно формировались сначала вдоль западных границ Украины (Карпатский Еврорегион, Еврорегион «Буг», Еврорегион «Верхний Прут», Еврорегион «Нижний Дунай») потом вдоль северных и восточных («Днепр», «Слобожанщина», «Ярославна»), и лишь затем это движение стало реализовываться в регионе, где пересекаются границы и интересы Евросоюза и России. В тоже время европейский опыт свидетельствует об успешности трансграничных еврорегионов, объединяющих территории, расположенные на противоположных берегах Адриатического и балтийского морей.
Учитывая тот факт, что большинство населения Крыма составляют русские и представители народов, проживающих в Российской Федерации, а также то, что значительная часть крымских украинцев фактически русифицирована, можно было бы ожидать, что Крым активно реализует свою пограничность в отношениях с Россией. Такая практика стала весьма распространенной в современном мире. Экс-президент Словакии Р. Шустер подчеркивает, что приграничные регионы являются связующим звеном в межгосударственных отношениях, что региональное трансграничное сотрудничество сегодня стало неотъемлемой частью дипломатии. А, например, А. Пелинка указывает, что в современной Австрии интересы этнических меньшинств, проживающих на территориях, граничащих со Словенией и Италией, «вынесли эти провинции прямо и опосредованно на международную арену».
Однако пограничность Крыма по отношению к современной Российской федерации нашла свое выражение лишь в скупке новыми российскими капиталистами крымской недвижимости и бесконечным спорам по проблеме базирования Черноморского флота. В начале 90-х гг. ХХ в. был популярен лозунг, гласящий, что Крым – это «мост между Россией и Украиной», но практика показала, что этот мост играет периферийную роль в построении отношений между двумя странами. Контактные отношения русских организаций направлены в первую очередь на свое сообщество, а не на крымский социум в целом. Поэтому в настоящее время Крым для России лишь плацдарм в геополитической игре, а причиной такой ситуации является в первую очередь пассивное состояние крымского социума. Активизация крымской проблематики в контексте российско-украинских отношений в последнее время связана отнюдь не с метафорой моста, а с потенциальным конфликтом, в котором население Крыма будет не субъектом, а объектом внешнеполитических игр.
Пограничность Крыма реализовалась на низком уровне, поскольку положительные и отрицательные факторы уравновесили друг друга, причем отрицательными факторами выступили существенные социально-антропологические характеристики крымского социума.

Заключение

Россия и Украина остаются высокоцентрализованными государствами; в обеих странах гражданское общество, заставляющее власти учитывать интересы местных жителей, развито слабо.
Создание еврорегиона свидетельствует об определенной степени доверия между соседними областями, но это лишь первый, хотя и очень важный шаг. Успех еврорегионального строительства в значительной степени зависит не от политических договоренностей, а от вовлеченности в этот процесс деловых кругов, средств массовой информации, общественных организаций и обычных граждан, от того, насколько новая структура будет отвечать их интересам и с помощью каких каналов эти интересы будут реализовываться.
Важная проблема российско-украинского пограничья – противоречие между европейскими формами приграничного сотрудничества и отсутствием в обоих государствах реальной региональной политики.
В исследованиях проблем пограничья часто приходится сталкиваться с понятием «пограничные люди», которое было предложено американским ученым О. Мартинесом. По его мнению, культура пограничных регионов характеризуется повышенной мобильностью и восприимчивостью к инновациям. Ее носители четко осознают свои особые интересы и способны бесконфликтно существовать в нескольких «культурных мирах» и социально-политических пространствах.
Наблюдается противоречие между стремлением населения сохранять тесные контакты и слабостью его социальной самоорганизации. Наиболее стабильная составляющая трансграничных связей – родственные отношения людей, культурные обмены, а не экономические контакты.
Без формулирования общих целей и приоритетов развития, специфичных для белгородско-харьковского пограничья, без соотнесения их с целями национальных региональных политик приграничное сотрудничество будет служить лишь частным интересам, а еврорегион станет использоваться для демонстрации в определенные моменты намерений политического сближения с соседней страной либо в качестве ширмы для деятельности крупного бизнеса.
Можно констатировать, что Крым практически никак не реализовал себя в качестве пограничного региона. Пограничность Крыма реализовалась на низком уровне, поскольку положительные и отрицательные факторы уравновесили друг друга, причем отрицательными факторами выступили существенные социально-антропологические характеристики крымского социума. Поэтому Крым вполне правомерно можно назвать «нулевым» пограничьем.
Сейчас на участке границы между Белгородской областью России и Харьковской областью Украины происходит много нарушений с пересечением государственной границы, потому что отсутствует демаркация границы.
Список литературы

Вардомский Л. Б. Приграничный пояс России: проблемы и тенденции развития // Приграничные районы, приграничное сотрудничество. – М.: ИМЭПИ РАН, 2000.
Вендина И. О. Партнерство в обход барьеров // Россия в глобальной политике. – 2009. – № 11.
Глинкина С. П. Сферы и способы взаимодействия России и Украины в структурной перестройке их экономик в целях повышения конкурентоспособности обеих стран. – Екатеринбург: РАН, 2010.
Дергачев В. А. Раскаленные рубежи: очерки маргинальной коммуникативности. – Одесса: Астропринт, 1998.
Инциденты на российско-украинской границе // Российская газета. – 2009. – № 11.
Колосов В.А., Кирюхин А. М. Приграничное сотрудничество в российско-украинских отношениях // Politia. – 2001. – № 1.
Новикова М. В. Национальная идентичность и проблемы этноэтики // Культура народов Причерноморья. – 1998. – № 3.
Попкова Л. И. Геополитические и геоэкономические проблемы российско-украинских отношений // Материалы конференции. – СПб: СПбГУ, 2009.
Ткач Д. И. Трансграничное сотрудничество: украинское измерение // Диалог цивилизаций: новый принцип организации // Материали международной конференции. – Киев: МАУП, 2007.
Хаусхофер К. О геополитике. Работы разных лет. – М.: Мысль, 2001.
Шустер Р. Региональная политика как часть международной политики // Международная жизнь. – 2002. – №1.
Этнические группы и социальные границы: социальная организация культурных различий. / Под ред. Ф. Барта. – М.: Новое издательство, 2006.
Колосов В.А., Кирюхин А. М. Приграничное сотрудничество в российско-украинских отношениях // Politia. – 2001. – № 1. – с. 19.
Глинкина С. П. Сферы и способы взаимодействия России и Украины в структурной перестройке их экономик в целях повышения конкурентоспособности обеих стран. – Екатеринбург: РАН, 2010. – с. 115.
Вардомский Л. Б. Приграничный пояс России: проблемы и тенденции развития // Приграничные районы, приграничное сотрудничество. – М.: ИМЭПИ РАН, 2000. – с. 211.
Ткач Д. И. Трансграничное сотрудничество: украинское измерение // Диалог цивилизаций: новый принцип организации // Материали международной конференции. – Киев: МАУП, 2007. – с. 107.
Попкова Л. И. Геополитические и геоэкономические проблемы российско-украинских отношений // Материалы конференции. – СПб: СПбГУ, 2009. – с. 88.
Вендина И. О. Партнерство в обход барьеров // Россия в глобальной политике. – 2009. – № 11. – с. 55.
Инциденты на российско-украинской границе // Российская газета. – 2009. – № 11. – с. 11.
Дергачев В. А. Раскаленные рубежи: очерки маргинальной коммуникативности. – Одесса: Астропринт, 1998. – с. 92-95.
Новикова М. В. Национальная идентичность и проблемы этноэтики // Культура народов Причерноморья. – 1998. – № 3. – с. 17.
Этнические группы и социальные границы: социальная организация культурных различий. / Под ред. Ф. Барта. – М.: Новое издательство, 2006. – с. 120.
Хаусхофер К. О геополитике. Работы разных лет. – М.: Мысль, 2001. – с. 103.
Шустер Р. Региональная политика как часть международной политики // Международная жизнь. – 2002. – №1. – с.55.












3