Философия морали (по книге Жана Бодрийяра " Прозрачность зла")

Жан Бодрийяр считается одним из основоположников философии постмодернизма.(6, с.39)
Как у своих поклонников, так и у своих критиков Жан Бодрийяр пользуется репутацией достаточно уклончивого и двусмысленного мыслителя. Сторонники постмодернизма сопровождают его имя религиозными эпитетами, странно контрастирующими с его атеистическими убеждениями и фактически подразумевающими не столько веру, сколько право пророчески противоречить себе, высказываться неопределенно и безответственно. Адепты строгой научности ставят те же самые «вольности» в упрек Бодрийяру, объявляя его врагом здравого рационального мышления.(6, с.36)
Даже если французский ученый и мыслитель действительно дает повод к подобной сакрализации (либо положительной, либо отрицательной — сакральное вообще характеризуется амбивалентностью), в его творчестве можно выделить кропотливое следование раз и навсегда избранной методологии эклектичного характера. Часть ее он заимствует из традиционной марксистской идеологии, т.е. подходит к исследованию с диалектических позиций. Примером этому может послужить теория симулякров. По замыслу автора, симулякр первого порядка действует на основе естественного закона ценности, симулякр второго порядка — на основе рыночного закона стоимости, симулякр третьего порядка — на основе структурного закона ценности.
Такая историческая эволюция симулякров любопытно напоминает личную эволюцию Жана Бодрийяра, который от социологической критики вещей постепенно перешел к критике абстрактных сущностей, циркулирующих в обществе.(4, с.168)
Понятие кода рассматривается им уже в другой методологии: он обращается к структурализму, которым регулируется, по Бодрийяру, новейшая форма симуляции. Код — важнейшая категория лингвистики и семиотики, которая позволяет упорядочить и редуцировать, подсвести к квазипространственным формам безумное становление. Первые работы Бодрийяра, особенно «Система вещей», создавались в момент высшего подъема французского структурализма и своим системным подходом отчасти вписывались в его методологию; выше уже сказано о перекличке «Системы вещей» с вышедшей годом раньше образцово-методологической монографией Барта о моде. Однако уже в той ранней книге Бодрийяра содержался любопытный эпизод, который можно рассматривать как имплицитную полемику со структуральным методом.(4, с.169)
Бодрийяр ни словом не упоминает о структуралистской методологии, потому что он неосознанно использует ее, когда анализирует психологию коллекционера. Однако ныне, ретроспективно рассматривая его творчество в контексте методологических дискуссий 60-70-х годов, в нем можно увидеть своеобразную «пародию» на структурализм — попытку отменить понятие время, заменить его чисто пространственной комбинаторикой, обозначающей биографическое время человека, подобно тому как «старинные» предметы в коллекции, будучи взяты сами по себе, обозначают или симулируют время историческое. В научном предприятии структурализма вскрывается регрессивное стремление человека современной цивилизации забыть о собственной смертности — как бы приручить, нейтрализовать ее, «поиграть в свое рождение и смерть». Эта методология оказывается сама вписана в порядок современного общества, из абстрактно-аналитического метаязыка превращается в прямое порождение объекта, который она сама же пытается описывать. Принимая сторону «кода», структурализм невольно вступает в сообщничество с симулякрами, создаваемыми этим кодом.(1, с.24)
Но, расходясь со структуралистской методологией, Бодрийяр продолжает опираться на фундаментальные интуиции, из которых исходил структурализм. Параллелизмы в описании экономических, социальных и культурных процессов — вообще типичный исследовательский прием Бодрийяра, который еще начиная с книги «К критике политической экономии знака» (1972) стремился свести структуру и эволюцию современного общества к единой порождающей схеме. Нередко подобные аналогии подкрепляются лексической структурой французского языка: так, во французской традиции психоанализа отмечавшееся еще Фрейдом сходство материальной и «либидинальной экономики» (механизмов бессознательного) давно уже зафиксировано в полисемии слова investissement, обозначающего «вложение» как денег в предприятие, так и психической энергии в некоторый реальный или воображаемый объект.(4, с.165)
Диалектика была способом мышления — и способом бытия и становления вещей — на стадии симулякров первого и второго порядка, еще сохранявших связь с вещами и их идентичностью. На нынешней, третьей стадии эта логика идентичности и подобия (репрезентации) сменяется логикой отличия и означивания (коннотации). В самом деле, коннотация, как ее описал вслед за лингвистами Копенгагенской школы Ролан Барт, являет собой квазидиалектическую процедуру, в ходе которой первичный знак интегрируется вторичным, как бы «снимается» им. Но — именно «как бы». Между первичным, «естественным», и вторичным, «мифическим» значением нет никакого родства, второе не вырастает сколь угодно конфликтным образом из первого, а лишь механически присоединяется к нему извне; если уж искать виталистские параллели, то отношение двух знаков скорее походит, как уже сказано, на паразитизм или вампиризм. Таковы две принципиально отличных модели знако- и вообще формообразования, смена которых ознаменовала собой границу XIX и XX столетий в европейской культуре.
Последние два столетия диалектику обычно рассматривают как средство социальной критики. Так и бартовская модель коннотации, при всей ограниченности своей диалектики, открывает, казалось бы, перспективу преодоления знака-мифа — как в направлении его логической критики, с помощью метаязыка, так и в направлении его творческого «переигрывания», ремифологизации, включения в новую коннотативную схему. О таком полугипотетическом решении писал сам Барт, усматривая тому некоторые примеры в современной литературе (у Флобера в «Буваре и Пекюше», у Сартра в «Некрасове») возможно, лучшее оружие против мифа — в свою очередь мифологизировать его, создавать искусственный миф; такой реконструированный миф как раз и оказался бы истинной мифологией. Если миф — похититель языка, то почему бы не похитить сам миф? Для этого лишь нужно сделать его исходным пунктом третичной семиологической цепи, превратить его значение в первый элемент вторичного мифа.(1, с.19)
Логика симуляции делает неприменимой еще одну темпоральную схему, связанную с диалектической логикой, — эсхатологию. Бодрийяр понимает сущностную необходимость апокалиптических мечтаний для человеческого сознания: в то время как официальная церковь «живет отложенной вечностью», в народных верованиях всегда присутствует противоположное устремление.
Работа Жана Бодрийяра «Прозрачность зла» - один из заключительных трудов в его жизни и последняя из переведенных на русский язык книга автора. Рассматривая ее с точки зрения использованной методологии, нельзя использовать традиционные подходы к анализу методов. Это связано с двумя причинами. Первая из них кроется в своеобразии философского подхода мыслителя, сочетающего в себе порой несочетаемые понятия, что с одинаковой долей истинности можно отнести ко всему его творчеству. Вторая причина – уникальная для жанра форма произведения: «Прозрачность зла» является примером философской эссеистики. Книга представляет собой сборник эссе автора, объединенных общей тематикой, но разнящихся подходом и тематикой. При написании этих эссе Бодрийяр прибегает и к своему излюбленному методу – метафизике философии, но при этом применяет и более традиционные. Например, широко применяется в книге историко-сравнительный метод (яркое его проявление – проведение аналогий между развитием Западной и Исламской культуры).(5, с.87) Бодрийяр сравнивает исследуемые объекты во времени и пространстве, объективной основой для этого сравнения является тот факт, что общественно-историческое развитие представляет собой повторяющийся, внутреннеобусловленный, закономерный процесс. Логической основой историко-сравнительного метода, особенно в тех случаях, когда устанавливается сходство, является аналогия. Аналогии автора основываются на идее о том, что при совпадении определенных схожих признаков можно сделать вывод о сродстве и других признаков. Использование этого классического для исторических и философских трудов метода позволяет Бодрийяру выходить за пределы изучаемых явлений и на основе аналогий приходить к широким историческим и философским обобщениям и параллелям.(5, с.102)
Как видно, описанный выше метод, несмотря на широкое его использование и толкование философами, является заимствованием из исторической науки. Бодрийяром безусловно используются и методы, характерные для философского познания мира. Один из наиболее распространенных классических философских методов, примененных автором – это идеалистический. Суть его заключается в признании в качестве первоначала и определяющей силы идеи, а материи — как производной от идеи, ее воплощением. Особенно рельефно заметен этот метод в трактовании концепции прозрачного зла и возникновения мирового терроризма.(5, с. 112)
Метафизический метод, проходящий сквозь все творчество автора, заметен и в «Прозрачности зла». При изучении работы, обращается внимание на особое восприятие объектов. Оно как бы обособленно, самостоятельно, невзаимосвязано. Бодрийяр практически игнорирует факт постоянных изменений, самодвижения и развития объектов для изучения. Жаном Бодрийяром окружающий его мир трактуется однозначно, главное внимание уделяется поиску абсолютной истины, противоречиям при таком способе внимание не уделяется, их единство полностью игнорируется.
Таким образом, Жан Бодрийяр представляет собой позитивный пример эклектичности в философии: использование им разнородных методов и зачастую взаимопротиворечащих теорий, привело к становлению и утверждению его собственного, неповторимого философско-мировоззренческого мировосприятия, одним из примеров которого является анализируемая книга «Прозрачность зла».





Заключение

Проблема «смерти человека» в современной культуре резко контрастирует с новомодными разговорами о «правах человека». Права человека оказываются ни кому не принадлежащими, однако весьма пригодными для предвыборных политических спекуляций. Сам субъект этих прав исчезает с лица земли, превращается в фикцию, модный ингредиент плакатного искусства. Будучи темой для разговоров, человек выступает как симулякр самого себя. Не имея реальности вокруг, последний человек теряет ее в себе, превращаясь в полую поверхность, обретая свои социальные формы исключительно от внешних воздействий.
Данное развитие темы «смерти человека» и «человека - симулякра» отсылает нас к вопросу сопоставления творчества Бодрийяра и Мишеля Фуко. Сам Бодрийяр довольно критически относился к творчеству Фуко, что послужило причиной установки на противостояние «Фуко – Бодрийяр». Однако новым полем исследований будет сравнительный анализ в русле конвергенции обоих мыслителей.
Таким образом, можно выделить следующие направления исследований творчества Жана Бодрийяра в культурной ситуации постмодерна:
1. Творчество Бодрийяра как выражение нового состояния знания в ситуации постмодерна.
2. Творчество Бодрийяра как классический пример постмодернистского способа философствования.
3. Имидж и симулякр. Проблема политтехнологий в современной культуре.
4. Бодрийяр и «смерть человека». Диалог с Мишелем Фуко.
Список использованной литературы:

Архангельская Н. Беседа с Жаном Бодрийяром: интервью для журнала «Эксперт», апрель 2002.
Бодрийяр Жан. Общество потребления. Его мифы и структуры. М.: Культурная революция; Республика, 2006.
Бодрийяр Жан. // Культурология. XX век. Энциклопедия.
Бодрийяр Жан. Постмодернизм. Энциклопедия. - Минск, 2001. СС. 82 - 85.
Бодрийяр Ж. Прозрачность зла. – М, 2000.
Самарская Е. А. Жан Бодрийяр и его вселенная знаков\\ Вопросы философии № 5. 2002.




 
 













2